Преемник - Страница 50

К радости его возвращения примешивалась некоторая удивлённая досада — за плечами долгий путь, и вот, вернувшись, он оказался в самом его начале. Снова в том же месте — как стрелка часов. Как крыса, бегущая по ободу деревянного колеса…

Теперь он стоял перед зданием Университета; кто-то из проходивших мимо студентов узнал его и поздоровался — тщетно, потому что Луар его не заметил. Взгляд его не отрывался от окон библиотеки, двух больших витражных окон, одно из которых было чуть приоткрыто.

Не отдавая себе отчёта, он снова сунул руку за пазуху. Ему показалось, что медальон пульсирует в ладони, хотя, скорее всего, это пульсировала в жилах собственная Луарова кровь.

Невозможно без конца играть с собою в прятки. Невозможно не думать о женщине… О той, которая так часто распахивала изнутри эти витражные библиотечные окна и смеялась, и махала рукой мальчику, восседавшему на плечах отца… Да, в общем-то, на плечах совершенно чужого человека, который был потом обижен судьбой — оскорблён в лучших своих чувствах…

Луар криво усмехнулся — что поделаешь. Трудно удержать за пазухой горячий уголь…

Рука, сжимавшая медальон, дёрнулась, как от ожога. Горячий уголь за пазухой — придёт же в голову. Горячий уголь на золотой цепочке.

…В гостинице он заперся на ключ, занавесил окно, вытащил Амулет и положил его на стол — посреди потёртой бархатной скатерти. Пластинка лежала смирно, тускло поблёскивая золотой гранью; Луар медленно, со вкусом изучал тонкости фигурного выреза, стараясь не замечать при этом бурых пятен ржавчины, расплодившихся на тусклой золотой поверхности.

Вещь, которая умирает. Так сказал старик, умевший запускать по воде прыгающие камушки. Именно так — «вещь, которая умирает. Вместе с нами. Вместе с миром»…

Слишком много сумасшедших стариков, подумал Луар. Тот, что бродит вокруг Башни в рваном одеянии служителя Лаш, тоже любит пророчить о конце света. Чего только не услышишь от безумного старца… Но ржавое золото? Луар привык считать, что золото не ржавеет.

Он накрыл медальон ладонью. Представил его во всех подробностях чистым, без единого пятнышка… Отнял руку. Ржавчина не исчезла — кажется, её стало больше.

Тогда у реки, в угаре и исступлении, было сказано нечто, чему сам Луар потом дивился. Что-то вроде «Я — Прорицатель»… Если это правда, если он действительно так сказал — что ж, тогда он безумнее всех сумасшедших стариков в этом сумасшедшем мире.

Золотая цепочка лежала на вытертом зелёном бархате, как тусклый ручеёк в траве. С каждой минутой Луаром всё более овладевало беспокойство: Амулет слишком долго находился вне его, а ему необходимо было постоянно ощущать медальон на своей груди.

Невнятный страх исчез, едва Амулет вернулся на своё место. Луар криво усмехнулся; неизвестно, кто здесь чей хозяин. Ничего не зная о свойствах золотой пластинки, он подозревал только, что медальон гораздо сильнее своего нового господина; впрочем, Луар скромно надеялся когда-нибудь стать с ним вровень.

Некого спросить. Накопилось так много вопросов — но сумасшедший хранитель, швыряющийся святынями, не снизошёл до объяснений. Теперь Луар оказался с медальоном один на один, и единственный человек, который может ему помочь — декан Луаян… Его дед, посвятивший долгую жизнь толстой мудрой книге.

* * *

Кабинет отца приносил Тории забвение.

Днями напролёт она просиживала за огромным столом, глядя перед собой и ни о чём не думая. Всякий, кто проходил в такие часы под дверью её кабинета, невольно понижал голос и поднимался на цыпочки — будь то зелёный студент либо сам господин ректор. Тише, госпожа Тория работает.

Она действительно работала — часто оставаясь на ночь, гнула спину над книгами, старательно делала выписки, готовясь к лекциям, которым так и не суждено было состояться. Она точно знала, что ей будет страшно подняться на кафедру и посмотреть всем им в глаза…

Она не уточняла, кто такие «все они». Все они знают, что она отреклась от сына; может быть, им известно, почему она это сделала. Той девчонке-комедиантке, невесть как оказавшейся на её пути, наверняка известно всё… Впрочем её, Торию, и раньше не особенно заботило чужое мнение. Ей хватает собственного судьи, с некоторых пор угнездившегося в душе.

Кабинет недоступен для суеты и осуждения. В кабинет не проникают посторонние мысли; Тория уверила себя, что здесь можно думать только о великих исторических событиях, о боях и царствах, о магах и полководцах… И ещё об отце, декане Луаяне.

Она совершала долгие обходы, выискивая в кабинете всё то, к чему отец когда-то прикасался. Она собрала в библиотеке все его рукописи и часами глядела на страницы, не видя слов, любуясь только почерком. Целые главы из книги «О магах» сами по себе засели у неё в памяти с точностью до запятой.

Она построила вокруг себя непрочный, зато вполне непроницаемый мир; не спокойствие, но некая иллюзия спокойствия — и всё это рухнуло, когда в один из дней в кабинет заглянул возбуждённый служитель.

— Госпожа моя! — воскликнул он радостно. — Вот хорошо как, и господин Луар к нам пожаловал, в библиотеке он, сами можете…

И отшатнулся, увидев, как переменилось её лицо.

Деревянным голосом она поблагодарила. Заперла за служителем дверь; распахнув первую попавшуюся книгу, уселась за работу — но с таким трудом выстроенная защита обрушилась, рука с пером мелко вздрагивала, глаза смотрели слепо, а в ушах звучали попеременно вкрадчивый смех Фагирры и звонкий выкрик той девчонки: «Я от своего сына не отрекалась!» Она поднялась, чуть не опрокинув кресло. Вцепилась ладонями в край отцова стола, будто прося помощи и защиты; не дождавшись ни того, ни другого, отперла дверь и вышла.