Преемник - Страница 53

Однажды я видела издали Торию Солль — измождённая и постаревшая, она странным образом сохранила свою красоту; теперь это была красота покойницы, положенной во гроб. Она шла в свой университет, и спина её казалась неестественно прямой, будто в каменном корсете. Меня она, по счастью, не заметила — а я ведь стояла совсем рядом. Я простаивала перед Университетом всё свободное время. Я ждала Луара.

И я дождалась его.

Он вышел из Университета вслед за стайкой студентов; ноги мои приросли к мостовой. Я столько раз воображала себе нашу встречу, что почти перестала верить в неё.

Он шёл прямо на меня, небрежно помахивая книгой в опущенной руке, — снова повзрослевший, заматеревший как бы, с чистым бесстрастным лицом, с жёсткими складками в уголках рта — резкими, немолодыми складками, которых раньше не было… Шёл уверенно, будто повторяя давно знакомый путь. Он не был похож на человека, только что вернувшегося из странствий, — скорее на вольнослушателя, отбывшего в Университете очередную лекцию. Глаза его обращены были вовнутрь — он не видел ни улицы, ни прохожих; не увидел и меня, когда я преградила ему дорогу:

— Здравствуй!!

Какое-то время он пытался вспомнить, кто перед ним. Кивнул без особой радости:

— Да… Хорошо.

Тогда я не удержалась и обняла его. Обняла, ткнулась носом в ухо, вдохнула чуть слышный запах, сразу пробудивший в моей памяти тёмную комнату с прогоревшим камином и таинственную местность на запрокинутом Луаровом лице…

Он осторожно высвободился. Вздохнул:

— Извини. Но я очень занят.

— Я тоже, — сказала я серьёзно. — У меня свадьба на носу. Я выхожу за тебя замуж.

Он не оценил моей шутки:

— Прости… Потом.

Он продолжал свой путь — а я бежала рядом, как собачка:

— Луар… Ты знаешь, я ведь ушла из труппы… Чтобы дождаться тебя. Когда ты приехал?

Он думал о своём. Пробормотал рассеянно:

— Не важно.

Я сбавила шаг; потом кинулась догонять:

— Не важно?!

Он посмотрел на меня уже с досадой:

— Есть вещи… важнее. Не отвлекай меня, пожалуйста.

Квартал прошёл в молчании — он шёл, я семенила, приноравливаясь к его широким шагам, и всё ещё не хотела верить. Опять. Всё это уже было однажды… Он вернулся из Каваррена строгий и отчуждённый — но тогда мы ещё не были мужем и женой. Тогда нас объединяла только сумасшедшая ночь в повозке на ветру — а теперь ради него я отказалась от всего, что у меня было.

— Луар… Я тебе больше не нужна?

Он поморщился:

— Не сейчас.

«Он бросит тебя и забудет».

Тонкая весенняя травка пробивалась между булыжниками мостовой. Я осталась одна.

* * *

Он сидел у края прибоя, и жадные сочные брызги иногда долетали до самых его сапог. Он сидел, опустив плечи, неподвижно уставившись на тонкую линию, где тёмно-синее переходило в белесо-голубое.

За его спиной стояла гора, которая была когда-то вулканом; теперь уже этого никто не помнил, это была холодная смирная гора, изрезанная временем и источенная ветром; однако он, напрягшись, ещё умел вспомнить, каково быть раскалённой лавой и стекать по этому пологому, заросшему можжевельником склону.

Перед ним лежало море — очень большая горькая чаша. Ничего, он пивал кое-что погорше — за всю его жизнь сладкого было всего ничего. Какие-то форели в светлой речке, какие-то муравьиные сражения на горячем белом песке, чьи-то руки на глазах, чьи-то губы… А дальше память отказывала, хотя он знал, что её можно принудить. Принудительно можно вспомнить всё, что угодно — только зачем?

Вот, однажды он был раскалённым красным потоком, и живое дерево трещало от его прикосновения, обращаясь в пепел… Потом он снова стал человеком и пил вино в портовом кабаке… Вина можно выпить и сейчас. А вот лавой уже не быть никогда — но вот беда, не хочется ни того, ни другого. Только сидеть у моря, смотреть на уходящие к горизонту белые гребни и думать ни о чём.

Всю жизнь его награждали ни за что и ни за что наказывали… От него ждали не того, что получалось потом. После давних потрясений его жизни текли, переливаясь одна в одну, без неожиданностей, ровно, как ухоженная дорога… Жизни, потому что их было, кажется, несколько, он сбился со счёта ещё в первый раз.

А теперь, возможно, наступает конец. Его дорога замкнулась кольцом — недаром эти вспышки, озарения, воспоминания почти вековой давности, недаром в том ущемлённом мальчике ему померещилось собственное отражение…

Теперь тот, другой, мальчик с похожим именем стоит на извечном кольце — и сам того не знает… до поры. Скоро ему всё откроется — и тогда, возможно, он изберёт свой путь, кольцо изменит форму, мир изменится — либо погибнет…

Ох, как надоели эти патетические фразы. Гибель мира… Тогда он не сможет вот так сидеть и смотреть на море — но он так и так не сможет, пора и честь знать, не бессмертный же он, в самом деле…

Он ощутил неприятный холодок под сердцем. А кто знает? А вдруг?..

Море плеснуло особенно сильно — и он увидел на камнях у ног своих распластанную студенистую медузу, склизкий комок с фиолетовыми квадратами на спине — будто окошко…

Что за дикая мысль о бессмертии. Да, он зажился — но что из этого? Он же, как-никак, не вполне обычный человек… Меченый, можно сказать… Клеймённый…

Новая волна не дотянулась до медузы — обдала веером брызг.

Кольцо, подумал он со странным чувством. Кольцо замыкается… Только я уже не тот. Просто страшно подумать, до чего я стал не тот…

Медуза истекала водой — кусочек мутного льда на залитой солнцем гальке.