Преемник - Страница 92

Ткань скользила. Руки удобно вошли в рукава — точно по росту, и по ширине плеч; он поколебался и накинул капюшон. Цветущий мир оказался как бы заключённым в рамку — серо-стальную рамку из прикрывающей лицо ткани.

Луар стоял, чувствуя, как ветер лениво теребит широкие полы. И ведь точно по росту — видел бы Эгерт Солль…

Жёлтые цветы пахли чуть различимо. Золотые чашечки с коричневыми комочками пчёл, а по краям, там, где жёлтый ковёр смыкался с зелёно-коричневым покровом земли — там могила Фагирры была похожа на ржавеющий медальон…

Пластинка оказалась у Луара в руках. Он сам не помнил, когда успел её вытащить. Солнце било в прорезь, и Амулет отбрасывал на Луарову ладонь маленькую тень с пятном в центре — светлым пятном замысловатой формы…

Он ощутил мгновенное головокружение. Опустился на колени; не глядя протянул руку — в его ладонь немилосердно впилась потревоженная пчела.

«Больно?» По Луаровому лицу медленно прокатилась крупная капля пота.

«Не ищи вопросов там, где их нет».

Луар запоздало зажмурился; в его красной темноте загорелись и расползлись пятнами три жёлтых огня. Жгучая боль в ладони — и присутствие собеседника, такое же явное, как солнце и пчелы. Привкус железа во рту…

«Не спрашивай. Ответы найдутся сами».

— Но мне надо спросить, — прошептал Луар, сжимая Амулет в кулаке и тем самым подхлёстывая боль. — Мне нужно…

«Всё, что нужно, у тебя уже есть. У тебя есть он…»

— Он ржавеет…

«Да. Да. Замолви за меня словечко».

Луар покачнулся. Широкий капюшон опустился ему на глаза, заменив голубое небо серым, проведя перед его взглядом новую линию горизонта; посреди этого другого, внезапно возникшего мира Луар увидел высокий дом с крыльцом, и на ступенях дома стоял он сам, в непривычного покроя щёгольской куртке, в высокой шляпе без полей и со шпагой у пояса. Картина резко приблизилась, будто сам Луар был осенним листком, брошенным в лицо юноши на ступенях; налетая на фигуру стоящего и пролетая сквозь неё, Луар успел понять, что нет, это не он, у того человека другое имя…

Потом он увидел низкий потолок, и под ним круглощёкого старика с набором игл для татуировки, и свою собственную руку, лежащую перед ним на столе; рукав был поддёрнут до локтя, рука лежала расслабленно, но ожидание боли выдавало себя «гусиной кожей», и какое счастье, что в подвале холодно и можно списать свою слабость на эту зябкую, пронизывающую сырость… Старик поднимает бровь: зарабатывать на жизнь шпагой — благородно. Но ты не наёмный убийца, сынок, ты — учитель фехтования… И теперь ты принадлежишь к цеху. Теперь ты в полном праве…

Старик преобразился, покрывшись вдруг белым седым волосом, отчего голова его сделалась похожа на выдолбленную изнутри луну; чёрные глазки этого нового старика сверлили, как два буравчика — но на дне их жил страх, и Луар испугался тоже, встретившись взглядом с человеком в сером плаще, светловолосым и светлоглазым, с татуировкой на запястье — знаком привилегированного цеха…

Ответь мне, беззвучно закричал Луар. Зачем?! Зачем ты призвал Мор, зачем ты искал Амулет, ответь мне, ты, зачавший меня в камере пыток, или ты тоже от меня отречёшься?!

Тот, кто стоял перед ним со стальными клещами в пробитой груди, излучал бешеное желание жить. Воля его подобна была железной хватке — Луар отшатнулся, парализованный натиском этой воли:

«Я тебя не оставлю».

— Тогда ответь! — беззвучно закричал Луар. — Или и мне проклинать тебя, кого проклинают все?

Чужой натиск ослаб: «Я не совершил злого».

— Ты?! — Луар оскалился.

«Я не совершил злого. Поймёшь».

Онемевшей щекой он ощутил прикосновение травы. Капюшон соскользнул, открывая его лицо солнцу — и чужим взглядам…

Впрочем, рядом никого и не было.

Только в отдалении, у городской стены, стояли в густой тени трое или четверо угрюмых мужчин. Глядели, сузив холодные глаза, на одинокую фигуру в сером плаще и слушали сбивчивые объяснения кладбищенского сторожа.

Но Луар их не видел.

* * *

Спустя несколько дней я полностью уверилась, что вскорости тронусь умом — в свою очередь.

Три существа, населявших огромный дом до моего прихода — девочка, женщина и старуха — казались мне в разной степени сумасшедшими. Торию Солль я рассмотрела в дверную щель — лучше мне было этого не делать. Я и прежде слегка боялась Луарову мать; теперь она внушила мне прямо-таки ужас.

Нянька уверяла, что госпожа ничего уже не понимает — но я-то видела, что моё появление не прошло для неё незамеченным. Где бы я ни находилась и что бы ни делала — призрак Тории Солль наблюдал за мной из запертой комнаты, я вздрагивала от малейшего шороха и резко оборачивалась, завидев краем глаза любую случайную тень.

Первые несколько ночей я проплакала, свернувшись на доставшемся мне тюфяке; кровать была хороша, по моим меркам даже роскошна — и всё же я не спала ни секунды, вслушиваясь в шорохи, вглядываясь в темноту, глотая слёзы. Неужели это конец?! Конец красивой и сильной женщины, не выдержавшей трагедии, сломавшейся и теперь увлекающей за собой ни в чём не повинную дочь…

Дочь. Алана порой казалась мне существом ещё более непостижимым и страшным, нежели Тория. Перед рассветом мне представлялись всякие ужасы — девочка одичала и потеряла разум, утратила человеческое, теперь её до конца дней придётся держать в хлеву на цепи, как того уродца, виденного однажды на ярмарке… То было бесформенное, вероятно, молодое существо со звериной мордочкой и злыми затравленными глазами; хозяин палатки брал медяк «за просмотр»…