Луар вздохнул. Отец следил за ним, накручивая колпачок на палец.
Навстречу им попалась стайка студентов; кто-то первый заметил полковника Солля, произошло сложное переталкивание локтями — и учёные юноши поприветствовали Луарова отца с необычной для сорвиголов почтительностью. Чёрные шапочки в их руках коснулись кисточками мостовой; Солль кивнул в ответ — студенты заулыбались, осчастливленные. Луара они, как водится, не заметили — впрочем, он и не огорчился.
Он всегда любил молча идти рядом с отцом. Сколько себя помнил — сначала держась за руку, и голова его едва дотягивалась отцу до пояса; в один отцов шаг тогда укладывалось несколько Луаровых. Даже теперь ему приходилось шагать чаще, чтобы примеряться к шагу своего замечательного спутника, — и всё равно он любил идти рядом, молчать и впитывать то искреннее и глубокое почтение, которое выказывали его отцу самые разные люди…
Отец и сын миновали здание суда, перед которым возвышалась круглая чёрная тумба, а на тумбе болтался игрушечный висельник на игрушечной же перекладине. Луар скользнул по нему равнодушным, давно привычным взглядом. Рядом возвышалась наглухо запертая башня — её звали «Башней Лаш», и случалось, что на изъеденных временем стенах появлялись написанные углём проклятия. Луар так и не знал толком — люди их пишут или сами проступают; за Башней укрепилась самая дурная слава, и стражники угрюмо гоняли любопытных от этих крепко запертых, да ещё и заложенных кирпичами ворот.
Сейчас двое красно-белых стражей порядка нерешительно отпихивали древками расхристанного, грязного, обвешанного лохмотьями старика; Луар почувствовал, как напрягся идущий рядом отец. Старик был городским сумасшедшим; он то исчезал надолго, то появлялся в городе снова, шатался по улицам, выкрикивая неразборчивые мольбы и собирая за собой целые шлейфы злых ребятишек; теперь, накинув на голову остатки ветхого капюшона, он что-то втолковывал стражникам, а те щерились и толкали его всё злее — древками в живот…
— Лаш-ашша! — тонко выкрикнул старик.
Встретившись с отцовым взглядом, Луар вздрогнул. Это был чужой, свинцовый взгляд, которого Луар никогда раньше не видел в его глазах…
Или почти никогда.
На секунду оставив старика, стражники поспешили поприветствовать господина полковника; Луаров отец ответил, не сбавляя шага. Скоро старик и стражники остались позади.
Весь следующий за площадью квартал Луар шёл, не поднимая головы. Будто в бокале сладкого вина оказался вдруг рыбий жир — его задела не столько неприятная встреча, сколько болезненная реакция отца; нервный и мнительный, он принял тот свинцовый взгляд едва ли не на свой счёт. Отец молча и виновато положил руку ему на плечо.
Луар знал, почему сам вид безумного старика способен ввести отца в ярость и раздражение. Эгерта Солля связывала с ныне запрещённым Орденом Лаш давняя трагедия; Луар догадывался, что отцу тяжело всякий раз даже смотреть на заколоченную Башню, что, будь его воля, он давно бы жил в Каваррене — но мама не может без Университета, без кабинета своего отца, Луарового деда, которого звали Луаян, который был магом и в честь которого, собственно, Луар получил своё имя…
И ещё — мама не любит Каваррена.
Луар вздохнул и, выказывая отцу свою солидарность, тихонько пожал его локоть.
…Ему было лет двенадцать, когда, жаждущий забав и раззадоренный примером прочих ребятишек, он запустил в старика камнем. Несчастный случай направил его руку — камень угодил бедняге в лицо и рассёк бровь. Старец вскрикнул и едва устоял на ногах; балахон его перепачкался кровью.
Тот же несчастный случай сделал так, что отец и мать Луара стали свидетелями его поступка.
Отец — и Луар был искренне в том уверен — и сам с удовольствием швырнул бы камнем в ненавистного старика; однако реакция его оказалась вовсе не такой, как ожидалось. Отец был хмур и молчал — а уж мать и вовсе потемнела, как туча. Луару доходчиво объяснили, как нехорошо причинять боль старым, да ещё и безумным людям, как отвратителен его поступок и что за это полагается; видя реакцию отца, он и сам уже уверился в совершеннейшем ужасе случившегося. Мать, стиснув зубы, послала за розгами — и Луар, на чью долю до сих пор не выпадало такого наказания, прекрасно знал, что рука её не дрогнет.
Тогда он взял отца за локоть и шёпотом попросил его собственноручно исполнить приговор. Он не знал, как сложились бы потом их отношения с матерью, — но от отца он с радостью готов был снести и это. Тем более, что в глубине души его по-прежнему жила уверенность: отец бы и сам…
…Они покружили по улицам, постояли на горбатом мостике над каналом; Луар чувствовал, что отец собирается с мыслями, а может быть, и с духом, — и молчал, боясь оказаться глупым, что-то нарушить. В нём почему-то крепла уверенность, что сегодняшняя прогулка откроет ему, Луару, нечто важное, что ещё приблизит его к отцу — хотя ближе, казалось бы, невозможно…
— Сынок, — сказал наконец полковник Солль. Маленький камушек вырвался из его руки и утонул в канале, оставив на поверхности тонкое расходящееся кольцо. — Ты сегодня очень хорошо фехтовал.
Луар вздрогнул. Он ожидал каких угодно слов — но только не этих. Он не смог сдержать довольной улыбки — но прекрасно понял, что отец хочет чего-то большего, нежели просто похвалить.
— Ты хорошо фехтовал, — продолжал отец, бросая другой камушек, — но, видишь ли, ты ведь можешь вообще не фехтовать… Если вдруг не захочешь… От этого мы не станем любить тебя меньше.
Сбитый с толку, Луар смотрел, как расходятся по воде тёмные круги. Отец улыбнулся: